…А ведь хотел сначала поёрничать, над собой посмеяться. Мол, что же это такое! Как праздник какой-нибудь, так рука самопроизвольно тянется к перу, а оно – по привычке – к бумаге. Пора относиться ко всяким красным датам не спеша, размышляя…

Вот болтаю глупости, а мысль, которая вслух, уже давно рождена. Мучительная. Сами посудите. День защитника Отечества. А я где-то там, в другом Отечестве, за солдат совсем других сердце болит… А на одном из белорусских кладбищ мои деды, бывшие солдаты, из могил вопиют… Давно поседевшие ребята, служившие со мной под Ивано-Франковском, собираются со своими семьями за праздничным столом и уже после второй рюмки рассказывают, улыбаясь, о наших солдатских буднях…

Я серьёзен в этот день. Почти всегда перед глазами придуманные мной лица восемнадцатилетних солдат той самой войны, которые были настоящими, сжимающими зубы и умеющими

"…Упасть не назад, а вперёд,
Чтоб лишних сто семьдесят два сантиметра
Вошли в завоёванный счёт…"

Защитники Отечества, учившиеся жизни у смерти…

ПЕРЕД АТАКОЙ

Когда на смерть идут — поют,
а перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв —
и умирает друг.
И значит — смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед,
За мной одним
идет охота.
Будь проклят
сорок первый год —
ты, вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв —
и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже
не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был короткий.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей
я кровь чужую.

 

(Семён Гудзенко)

У меня два Отечества. И оба мне дороги. Правда, сердце тоже болит в два раза сильнее.