Юлия Новикова

"Маленькая, словно птичка-крапивник, с глазами, цвета вишен, которые гости оставляют на дне бокалов", — так описывала себя Эмили Дикинсон. "Женщина с легкой походкой, тихим детским голосом и быстрым умом", — так воспринимали ее современники. "У нее был капризный интеллект и широчайшие духовные запросы", — замечают критики XX века. В Амхерсте, ее родном городе, Эмили стала чем-то вроде местной "городской сумасшедшей": не выходила из дома, общалась через полуприкрытую дверь, пекла свой знаменитый кокосовой пирог и спускала его в корзине на веревочке уличным детям. Какой она была на самом деле?

Эмили Элизабет Дикинсон (1830 - 1886) - одна из наиболее своеобразных и загадочных фигур в истории мировой литературы. Ее личная и творческая судьба необычны:  затворница и отшельница, анонимно опубликовавшая всего семь стихотворений, оставалась при жизни неизвестной читателю. Всю ее жизнь даже ближайшие соседи не догадывались, что она пишет стихи. Долгое время об этом не знали и родственники, живущие с ней в одном доме — мать, отец, брат Остин, сестра Лавиния. Почему она не публиковала своих стихов? Возможно, она не хотела пачкать чистую поэзию отношениями с книготорговцами и издателями, не хотела "приглаживать" свои стихи в угоду литературным вкусам современников. "Пусть останутся мои стихи босоногими", — говорила она [2].

Кто был объектом ее любви, ее избранником? И что означает «белый траур» Эмили? Биографы поэтессы дают скудные ответы на эти вопросы. Ее личная жизнь исключительно бедна внешними событиями. Вот как она об этом писала: "У меня был друг детства, который научил меня искать бессмертия. Но сам он не вернулся из этих поисков. Затем я нашла еще одного друга, но я не удовлетворила его как ученица, и он покинул страну". В 1861 году началась для Эмили Дикинсон пора ее "белого избранничества" (она облачилась в белое и до конца жизни замкнула себя в стенах своего дома) – в этот год тот самый «друг детства», ее неосуществимая любовь,  Чарльз Уордсворт переехал в другой штат. Биографы гадают, что же это значило — цвет "королевского траура" (как известно, траур королей белый) или "невестин белый цвет" ожидания? В любом случае, именно в белом платье Эмили Дикинсон 25 лет строила свой самодостаточный мир поэзии в этом будничном, приземленном и ординарном мире. Любовь к Богу, постоянный диалог с Ним, выстраивание мира духовных отношений наполнили ее альтернативную вселенную.

Первый сборник стихов Э. Дикинсон «First Series» появился посмертно, в 1890 году, и не стал популярным. Полное собрание стихотворений Э. Дикинсон, содержащее свыше 1700 произведений, сохранивших авторскую грамматику, пунктуацию и ритмику, вышло лишь в 1955 году под редакцией Т. Джонсона.

Главными темами стихов Э. Дикинсон стали Жизнь, Бог, Смерть, Любовь, которые она всегда писала с заглавной буквы.  Библия служила основным источником вдохновения Э. Дикинсон. Индивидуальный стиль поэтессы необычен. Она не признавала никакие литературные законы, что и помешало адекватному восприятию ее поэзии в XIX веке. «Своеобразная грамматика и пунктуация, монотонный ритм, обилие аллегорий и метафор, наличие переплетающихся друг с другом предметов изображения, смысловая осложненность и противоречивость»,  - именно эти особенности, по мнению С. Виноградовой,  затруднили восприятия поэзии Э. Дикинсон читателями-современниками [1]. Концентрация библейских понятий и образов в лирике Э. Дикинсон слишком велика, а трактовка их слишком смела для Америки XIX века.

Поэзия Эмили Дикинсон – это глубоко  религиозная поэзия. В целом, по самым грубым оценкам в 1775 стихотворениях Дикинсон содержатся не менее чем 764 терминов направления библейской направленности: имена, персонажи, географические  и временные реалии, понятия нравственности и духовной жизни [3]. Многие ее стихотворения можно воспринимать в двух планах, часто она в одном и том же тексте пишет и о любви земной, и о любви небесной, обращенной к Богу.

Эмили Дикинсон была глубоко верующим человеком, об этом свидетельствуют многие стихотворения. "Когда семья уходила в церковь, — поясняла она, — я никогда не оставалась в одиночестве. Бог сидел рядом со мной и глядел прямо мне в душу". Вот, к примеру, стихотворение  № 626:

Only God – detect the Sorrow –
      Only God –
      The Jehovahs – are no Babblers –
      Unto God –                 
God the Son – confide it –
      Still secure –
      God the Spirit's Honor –
      Just as sure –

Только Бог - являет грусть – / Только Бог - / Иегова -  не болтуны- / Бог-сын - доверяет это- / Все еще охраняя - / Честь Бога-духа - / Так как уверен – (Здесь и далее подстрочный перевод наш – Ю.Н.)

Как заметил Виктор Финкель, «Дикинсон постоянно ведет дискуссию с Богом, но … стоя на коленях и молясь при этом! Она, безусловно, осознает жизненную необходимость религии, как и то, насколько трагична потеря веры в Бога» [3]: 

Groped up, to see if God was there –
      Groped backward at Himself
      Caressed a Trigger absently
      And wandered out of Life.
№ 1062
                             
Пошарил, чтобы увидеть, здесь ли Бог - / Вернулся наощупь в себя / Погладил курок рассеянно / И ушел из жизни.

Человек находится в постоянном диалоге с Богом. Бог – это Нечто абстрактное, То, что нельзя увидеть или услышать, нельзя описать или сравнить с чем-либо. В поэзии Эмили Дикинсон нет зрительного образа Бога, лишь ощущается Его присутствие. Человек может почувствовать Бога, ощутить Его присутствие, услышать голос внутри себя, что перекликается со Второзаконием: «И говорил Господь к вам из среды огня; глас слов [Его] вы слышали, но образа не видели, а только глас…», «Твердо держите в душах ваших, что вы не видели никакого образа в тот день, когда говорил к вам Господь на Хориве из среды огня, дабы вы не развратились и не сделали себе изваяний, изображений какого-либо кумира» /  «And the LORD spake unto you out of the midst of the fire: ye heard the voice of the words, but saw no similitude; only ye heard a voice», «Take ye therefore good heed unto yourselves; for ye saw no manner of similitude on the day that the LORD spake unto you in Horeb out of the midst of the fire: Lest ye corrupt yourselves, and make you a graven image, the similitude of any figure» (Второзаконие, 4:12; 15-16)

Бог  в стихотворениях Дикинсон часто изображается опосредованно в виде света, огня, красного свечения неба, отблесков заката или восхода на склонах холмов. Так, в стихотворении 155 Бог предстает в образе красного огненного свечения холма:

The Red upon the Hill
Taketh away my will —
If anybody sneer —
Take care — for God is here —
That'sall.

Красный цвет над холмом /забирает мою волю - / если кто-то насмехается - / берегитесь – Бог здесь - / Это все.

Образ пылающей горы восходит к Книге Исхода: «Гора же Синай вся дымилась оттого, что Господь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как дым из печи, и вся гора сильно колебалась» / «And mount Sinai was altogether on a smoke, because the LORD descended upon it in fire: and the smoke thereof ascended as the smoke of a furnace, and the whole mount quaked greatly» (Исход, 19:18). Бог в Ветхом Завете является также в образе горящего и несгорающего куста (неопалимая купина) Моисею, в огненном столпе, в блистающем облаке, в образе ветра – от легкого дуновения до стихии. В этих образах Он является пророкам и праотцам, чтобы призвать их в путь, раскрыть тайну или даровать Завет. Но если эпические герои Ветхого Завета Моисей, Авраам, Иаков, Иосиф и др. вставали и шли на зов, то героиня Эмили Дикинсон всегда летит навстречу Богу – легко и стремительно.

Намек на то, что Бог неуловим, как ветер, а вера – это тонкий прутик флюгера, который постоянно пытается поймать, почувствовать ветер, содержится в стихотворении № 501:

Faith slips—and laughs, and rallies—
Blushes, if any see—
Plucks at a twig of Evidence—
And asks a Vane, the way—

Вера ускользает - и смеется, и возвращается - / краснеет, если кто-нибудь видит - / дёргает за ветвь очевидного - / и спрашивает у флюгера путь –

Образ Бога-ветра прослеживается во многих стихотворениях Э. Дикинсон, причем Он свободный, неуловимый, воздушный (№ 436):

A Rapid – footless Guest –
To offer whom a Chair
Where is impossible as hand
A Sofa to the  Air.

Стремительный  - безногий гость - / которому невозможно предложить стул, / так как рука – ложе  для воздуха.

Ветер всегда в движении, он странствует по свету. Ветер ходит, проникает, мелькает (He passed, He tapped, He visited). Звук голоса ветра поэтесса сравнивает с тихим звоном разбитого стекла: as of tunes Blown tremulous in Glass. Э. Дикинсон не говорит о том, что ветер просто дует, у поэтессы он «мили жрет» - tap the Miles, он мчит сам по себе, не зависим ни от кого – chase itself. Ветер-Бог не только бездумный, вечно странствующий путник, он еще и созидатель, и разрушитель, и гость в одинокой комнате, робкий и ненавязчивый.

На фото — доктор Линда Роуллет,
 подражающая Эмили Дикинсон
 у могилы поэтессы


Героиня Эмили Дикинсон вступает в различные отношения с Богом: борьбы, сетования, дочерней любви, смирения, благодарности. Так, в стихотворении № 49 прослеживается  параллель с Книгой Иова: героиня стоит точно так же перед дверями Бога, как праведный Иов, покрытый язвами и лишенный всего. Героиня вызывает Бога на открытый диалог, как и Иов. Бог допускает потери, смертельную опасность, нищенство, испытания ради очищения веры в Него. Поэтому героиня называет Бога то грабителем, то банкиром, то отцом. Важно то, как меняются чувства героини на протяжении одной строки: от возмущения и ропота до принятия и смирения.

I never lost as much but twice,
And that was in the sod.
Twice have I stood a beggar
Before the door of God!
Angels -- twice descending
Reimbursed my store–
Burglar! Banker -- Father!
I am poor once more!

Я никогда не теряла больше – лишь дважды / и это было в земле. / Дважды я стояла нищей / перед дверями Бога! / Ангелы – дважды снизошедшие, / возвратили мне моё имущество - / Грабитель! Банкир! – Отец! / Я вновь стала нищей!

Человек не только вступает в дерзновенный диалог с Всевышним, но даже в борьбу. В последней строфе стихотворения № 67 слышен мотив схватки человека с Богом, битвы, в которой человек проигрывает Богу. В этой постоянной битве человек побежден, но через это поражение неизменно обретает победу. Подобная битва описывается в Книге Бытия – это схватка Иакова с Богом, после которой ему было дано имя Израиль - «борющийся с Богом»: «И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним. /…/ И сказал: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь» / «And Jacob was left alone; and there wrestled a man with him until the breaking of the day. And when he saw that he prevailed not against him, he touched the hollow of his thigh; and the hollow of Jacob's thigh was out of joint, as he wrestled with him. /…/ And he said, Thy name shall be called no more Jacob, but Israel: for as a prince hast thou power with God and with men, and hast prevailed» (Бытие, 32: 24 – 28).

As he defeated -- dying–
On whose forbidden ear
The distant strains of triumph
Burst agonized and clear!

Когда он был повержен - умирал - / над его запретным слухом  / отдаленные звуки победы / раздались неистовые и чистые!

Стихотворение № 143 еще глубже расставляет акценты в отношениях человека и Бога. Человек стремится к Богу, чтобы быть поверженным, человеку знакомы Любовь и Поэзия Бога, но ни одну из них он не знает наверняка. Стремление к высшей Любви необходимо человеку и одновременно губительно для него. Но смерть – это лишь освобождение от суетности земного бытия в поэзии Дикинсон. Мотив проигранной Богу битвы вырастает в огромную метафору постижения истины и любви через предельное напряжение всего человеческого существа, борьбу, требующую сверхъестественных усилий. И тогда поражение оборачивается победой:

Tо pile like Thunder to its close,
Then crumble grand away,
While every thing created hid—
This would be Poetry:
Or Love,—the two coeval came—
We both and neither prove,
Experience either, and consume—
For none see God and live.
   
Нарастать, как шторм, / Затем крошиться на землю, / Пока все созданное не спряталось - / Это было бы поэзией: / Или Любовью  – два ровесника пришли- / Мы оба и никто из нас не окажется, / Опыт ли, уничтожение - / Никто не может увидеть Бога и выжить.

Эмили Дикинсон вступает в борьбу не только с Богом, но и с целым светом. Через аллюзию на поединок Давида и Голиафа раскрывается мысль о проигранной битве миру:

I TOOK my power in my hand
And went against the world;
’T was not so much as David had,
But I was twice as bold.
 
I aimed my pebble, but myself
Was all the one that fell.
Was it Goliath was too large,
Or only I too small?

Я собрала мою силу в кулак / и восстала против мира; / Не так сильно, как это сделал Давид, / но я была вдвойне храбрей. / Я нацелила свой камень, / но сама была той, кто пал. / Был ли Голиаф слишком сильным, / или я слишком слабой?

Что же выигрывает поэт в результате проигранной битвы, какова награда, что получает взамен победы? Ответ на этот вопрос содержится в стихотворении № 53. Дар Бога каждому человеку – его судьба, удел. Дар поэту – это та священная кроха, которая дает возможность совершить подвиг духа. Против этой духовной крошки, этой малой толики все материальные богатства – ничто:

I wonder how the rich may feel,—
An Indiaman—an Earl?
I deem that I with but a crumb
Am sovereign of them all.

Мне интересно, как богатые могут чувствовать) - / (Индиец – граф?  / Я думаю что, несмотря на то, что у меня только крохи / Я  независимей, чем все они

Образ Бога теплится внутри человека, как музыка внутри жаворонка. Если вскрыть жаворонка, польется музыка, брызнет поток, фонтан света, освобожденный от серебряных оков лампы. Так и душа человека: после алого, кровавого опыта жизни в ней раскроется подлинный образ. В стихотворении № 41 Эмили Дикинсон обращается к евангельскому Фоме и невидимому собеседнику с вопросом-вызовом: «Веришь ли ты теперь, что твоя птица подлинная?» Как мы помним, в евангельской истории Апостол Фома усомнился в воскрешении Иисуса Христа, в подлинности Его ран.

SPLIT the lark and you ’ll find the music,   
  Bulb after bulb, in silver rolled,   
Scantily dealt to the summer morning,   
  Saved for your ear when lutes be old.   
   
Loose the flood, you shall find it patent,   
Gush after gush, reserved for you;   
Scarlet experiment! Sceptic Thomas,   
Now, do you doubt that your bird was true?
   
Разделите на части жаворонка и вы услышите музыку / (лампочку за лампочкой, завёрнутую в серебро, / скудно отданную летнему утру, / сохраненную для ваших ушей, /  когда лютни постареют. / Освободите поток, вы найдете его доступным / Поток за потоком, сохранённый для вас: / Яркий эксперимент! Неверующий Фома, / И теперь ты ещё сомневаешься, что твоя птица была настоящей?

Мотив суетности земного существования, перекликающий с Экклезиастом, пронизывает всю поэзию Эмили Дикинсон, в которой человек – лишь колеблющаяся паутинка на зыбкой кисее жизни:

Affords the sly presumption
That in so dense a fuzz—
You—too—take Cobweb attitudes
Upon a plane of Gauze! (888)
 
Коварная наглость / В таком плотном пухе - / Ты -  тоже - плетешь Паутину отношений / По зыбкой Кисее!

Эмили Дикинсон призывает жить с душой приоткрытой, всегда готовой к встрече с Богом, чтобы не застали ее врасплох. Важен мотив открытой двери, через этот образ раскрывается Душа человека. Душа-дверь должна быть всегда открыта, потому что в любой момент ее могут запереть на замок. И через замочную скважину уже запертой двери может пробраться тьма. Момент запирания двери на замок – это смерть человека, после которой становление Души уже невозможно:

The Soul should always stand ajar
That if the Heaven inquire
He will not be obliged to wait
Or shy of troubling Her
Depart, before the Host have slid
The Bolt unto the Door –
To search for the accomplished Guest,
Her Visitor, no more–

Душа всегда должна быть приоткрытой / Ведь если Небеса спросят – Они  не будут ждать / Или бояться побеспокоить её / Ступай, пока тьма не прокралась / Через дверной замок / Чтобы найти совершенного гостя,  / Больше не её гостя –

Вера побеждает Смерть, старую владычицу, или победа даруется по вере:

There's Triumph in the Room
When that Old Imperator – Death –
By Faith – be overcome –

В комнате триумф / Когда старая  Императрица – Смерть - / Была побеждена Верой

Но выше всех и сильнее всех Любовь: она раньше Жизни и позже Смерти (№ 924):

Love – is that later Thing than Death –
More previous – than Life –      

Любовь – это более поздняя вещь, чем Смерть - / Более ранняя - чем Жизнь –            


Литература

1.    Виноградова, С.В. Эмили Дикинсон и библейская традиция в новоанглийской поэзии XIX века / С.В. Виноградова. – Автореф.дисс. … канд.фил.наук. – Нижний Новгород, 2002.
2.    Зверев, A.M. Э. Дикинсон и проблемы позднего американского романтизма / А.М. Зверев // Романтические традиции американской литературы XIX века и современность. - Москва, 1982. - С.266-309.
3.    В. Финкель. Поэзия Эмили Дикинсон и цензура в бывшем Советском Союзе (1969 – 1082) / В. Финкель // Слово\Word [Электронный ресурс]. – 2008. - № 58. - Режим доступа: http://magazines.russ.ru/interpoezia/2009/2/di20.html - Дата доступа: 11.01.2012.