...Конец октября я провёл с Эдуардом Багрицким.

Именно в это время наступил сезон дождей. Они – дожди – желанны круглый год, а проливаются блаженно, словно манна небесная, только когда уже невмоготу от устойчиво-иссушающей жары...

...А Багрицкий, будто гость из "Папиросного коробка", - не уходит. У меня иногда возникает ощущение, что поэты, ушедшие из жизни не по старости – дуэль, пуля на войне, верёвка, бритва, ещё пуля, но уже сам курок нажимает или кому-то хочется это сделать вместо него, болезнь, - живут в параллельном мире и пытаются как-то с нами связаться. Иногда получается. И уже у совсем другого поэта вдруг проявляется пушкинское или лермонтовское, мандельштамовское или есенинское, маяковское или багрицкое...

...Разверзлись хляби небесные – и запах после дождя такой терпкий! Когда нежданная тишина и крупные капли застывают на листьях лимона.... Ловлю себя на мысли, что цитирую священное писание, уже не иронизируя, не ради красного словца, а осознанно – трудно обойтись без библейских метафор.

А ещё вот почему. Меня в моём маленьком домишке навестила одна из любимых моих учениц. Поломничала с семьёй. Про саму встречу говорить не стану: трогательно, мило, сентиментально! Со слезами и долгими рассказами.

А на прощание она подарила совершенно замечательное издание "Библии". Эдакий дорожный вариант. Отменная тонкая бумага, а сама Книга спрятана в кожаный футляр. И я опять возвратился к давнишним мыслям и вопросам.

Вот теперь, казалось бы, всё по закону, по правилам: еврей (правда, 40 лет прожил в России – Моисей, дошедший до своей земли), живёт в Израиле (хотя при определённых обстоятельствах мог оказаться и в любой другой стране), учителем русского языка и литературы был и в России, и в Израиле (предмет только назывался иначе – "Русский язык как иностранный"), атеист, но не воинствующий, частенько заглядывающий на страницы священной Книги...

...Кто ищет меня в Ханаанской долине?
Кто молнии мечет и путает след?..
Иосиф без братьев, Самсон без Далилы
И я в ожидании бед...

Это предотъездное. Больное... И опять вспомнился мне Багрицкий, опять приснилось мне его стихотворение, которое часто читаю своим ученикам.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ

Я не запомнил — на каком ночлеге
Пробрал меня грядущей жизни зуд.
Качнулся мир.
Звезда споткнулась в беге
И заплескалась в голубом тазу.
Я к ней тянулся... Но, сквозь пальцы рея,
Она рванулась — краснобокий язь.
Над колыбелью ржавые евреи
Косых бород скрестили лезвия.
И все навыворот.
Все как не надо.
Стучал сазан в оконное стекло;
Конь щебетал; в ладони ястреб падал;
Плясало дерево.
И детство шло.
Его опресноками иссушали.
Его свечой пытались обмануть.
К нему в упор придвинули скрижали —
Врата, которые не распахнуть.
Еврейские павлины на обивке,
Еврейские скисающие сливки,
Костыль отца и матери чепец —
Все бормотало мне:
— Подлец! Подлец!—
И только ночью, только на подушке
Мой мир не рассекала борода;
И медленно, как медные полушки,
Из крана в кухне падала вода.
Сворачивалась. Набегала тучей.
Струистое точила лезвие...
— Ну как, скажи, поверит в мир текучий
Еврейское неверие мое?
Меня учили: крыша — это крыша.
Груб табурет. Убит подошвой пол,
Ты должен видеть, понимать и слышать,
На мир облокотиться, как на стол.
А древоточца часовая точность
Уже долбит подпорок бытие.
...Ну как, скажи, поверит в эту прочность
Еврейское неверие мое?
Любовь?
Но съеденные вшами косы;
Ключица, выпирающая косо;
Прыщи; обмазанный селедкой рот
Да шеи лошадиный поворот.
Родители?
Но, в сумраке старея,
Горбаты, узловаты и дики,
В меня кидают ржавые евреи
Обросшие щетиной кулаки.
Дверь! Настежь дверь!
Качается снаружи
Обглоданная звездами листва,
Дымится месяц посредине лужи,
Грач вопиет, не помнящий родства.
И вся любовь,
Бегущая навстречу,
И все кликушество
Моих отцов,
И все светила,
Строящие вечер,
И все деревья,
Рвущие лицо,—
Все это встало поперек дороги,
Больными бронхами свистя в груди:
— Отверженный!
Возьми свой скарб убогий,
Проклятье и презренье!
Уходи!—
Я покидаю старую кровать:
— Уйти?
Уйду!
Тем лучше!
Наплевать!

А с ним, с моим засидевшимся гостем, вдруг заспорил другой гость (и откуда только взялся?). Давид Самойлов. Из любимых. Он часто на мои вопросы вместо меня отвечает:

Еврейское неистребимо семя.
И как его жестоко не полоть,
Мы семь столетий имя, а не племя,
Страданье воплотившееся в плоть.
Ответственны за все грехи Востока,
Испании, Германии, Руси,
Не требуй же теперь за око око,
Глас вопиющего не голоси.
Пощады нет ни старцам, ни младенцам.
И каждый сильный слаб, а слабый яр.
Дымит, дымит невиданный Освенцим
И ямы разверзает Бабий Яр.
Но если в целовецах мир настанет,
И ближнего не оскорбит никто,
Пускай нас до последнего не станет,
Я отпер дверь. И застегнул пальто.

...Где я? Что я? А что дальше?..

Судя по всему, завтра опять будет дождь.